Семь в одном:

типы городов на примере Петербурга.
Город-лаборатория как справочник начинающего урбаниста

Петербург подчиняется как собственной логике развития, так и общей логике развития городов. На примерах разных этапов застройки Санкт-Петербурга мы разбираем основные вехи в истории градостроительства Нового времени.

Один из первых и самых известных планов Санкт-Петербурга создал Доменико Трезини. В его основе лежит понятная схема планирования города — ортогональная сетка, которая появилась, вероятно, еще в очень ранних городах Междуречья. Известно, что система перпенди­кулярных друг другу улиц существо­вала в Вавилоне, а также в древних городах Китая и, в частности, Чэнъэне, то есть неверно было бы называть ее порождением западной цивилизации. На бумаге принцип планирования города кварталами сформули­ровал в Афинах времен Перикла Гипподам Милетский, поэтому ее часто называют «гипподамовой» системой. Сетку использовал Александр Македон­ский и римские колонизаторы, поскольку она представляет собой идеальный инструмент контроля — например, за земельными участками. В то же время, с точки зрения градос­троительства, сетка — это еще и очень гибкий инструмент, поскольку она оставляет свободу внутри квартала. Так, например, Нью-Йорк за первые десятилетия XX века превратился в город небоскребов из вполне традиционного города XIX века, не меняя основной структуры. Петербургский стандартный квартал на Васильевском — почти вдва раза длиннее, чем в Нью-Йорке, и примерно такой же по ширине.

Город прямых углов

Петербургский стандартный квартал на Васильевском — почти в два раза длиннее, чем в Нью-Йорке, и примерно такой же по ширине.

Города эпохи барокко — условное название, поскольку сложившийся в XVII столетии принцип организации городских пространств просущес­твовал очень долго. Главной пред­посылкой к его возникновению было образование в Европе национальных государств. Тема централизации стала определяющей и для физического планирования городов: центр как символ власти монарха обрел более важную роль, чем когда-либо. Кроме того, город барокко предполагает восприятие его в движении: впервые со времен античности ширину улиц рассчитывали так, что по ним удобно ездить на колесном транспорте.

Распространенная планировка того времени — так называемый трезубец, развилка из трех дорог. Первая из них появилась в Риме еще в начале XVI века: от городских стен отходили три улицы с одинаковым углом между центральной и боковыми. Центральная, Виа даль Корсо, вела от городской стены к Капитолийскому холму. В XVII столетии трезубец появил­ся в Берлине, его началом служила нынешняя Мерингплатц. Развилка была разрушена после Второй Мировой войны, но ее главная ось, Фридрихштрассе, и сейчас остается главной улицей в Берлине. Особенности «еропкинского» трезубца в Петербурге — в том, что главной улицей стал боковой, а не центральный луч.

Ампир изобрели во Франции, но своего апогея этот стиль, особенно в том, что касается градострои­тельства, достиг в России. Ансамбли первой четверти XIX века практически не имеют аналогов в мире. Дело не только в строгости и выверенности деталей — и Захаров, и Тома де Томон, и Воронихин, и, конечно, Карл Росси, умели так встраивать свои здания в город, что они с любого ракурса выглядели цельно. Их вдохновителем, вероятно, был французский архитектор и визионер Николя Леду —автор первого проекта индустриаль­ного города Шо, центром которого должна была стать овальная площадь, а тщательно продуманная, несколько лапидарная форма зданий создала бы новую, более совершенную социальную структуру общества. В александровском Петербурге социализм по понятным причинам не мог стать идеологией архитекторов, но вот стремление к всеобъемлющей композиции реализовалось здесь лучше, чем, возможно, где-либо.

Неоклассический город

Типичные города XIX века — это Лондон Диккенса и Петербург Достоевского. Тот и дру­гой — средоточие бедности, пороков и несправедливости. Разница между Петербургом и Лондоном в том, что в последнем раньше начала развиваться система транспорта, и районы трущоб существовали отдельно, образуя подобие гетто. В Петербурге же социальный разрыв мог существовать внутри одного доходного дома. Этим российская столица скорее походила на Париж.

Общий принцип застройки второй половины XIX века состоял в том, что вдоль уже сплани­рованных улиц строился новый тип недвижимости, доходные дома — в них недвижимость сдавали в аренду. Собственникам было выгодно застроить участки как можно более плотно, их ограничивало только минимально допустимое расстояние между стенами дома внутри квартала и высотный регламент. Дворы-колодцы не всегда воспринимались в романтическом ключе — во времена их создания они скорее ассоциировались с нищетой, недостатком солнца и грязью.

Город бедных

Типичные города XIX века — это Лондон Диккенса и Петербург Достоевского. Тот и другой — средоточие бедности, пороков и неспра­ведливости. Разница между Петербургом и Лондоном втом, что в последнем раньше начала разви­ваться система транспорта, и районы трущоб существовали отдельно, образуя подобие гетто.

Существует миф, согласно которому расширение Петербурга в южном направлении со строительством Московского проспекта и Дворца Советов стоит в одном ряду с градос­троительной политикой других тоталитарных государств середины века — гитлеровской Германией, Италией Муссолини и Испанией Франко. Есть даже убедительные указания на то, чем именно проекты, созданные в этих государствах, похожи друг на друга.

Одновременно с Московским, важными проспектами стали проспект Стачек и Обуховской Обороны, то есть территория города увеличивалась одновременно во много раз.

План расширения Ленинграда на юг можно сравнить с более ранними проектами Нью-Дели и австралийской столицы — Канберры. Тот и другой относятся к началу XX века и никак не обусловлены политической диктатурой.

Фундаментальная связь с тоталитаризмом у советских проспектов, конечно, тоже есть. Следовало бы вспомнить еще древние города с сильной королевской властью, где непре­менным атрибутом была центральная дорога для массовых шествий. Характерно, что проспекты в Ленинграде виделись как нечто самодостаточное, пространства между ними по большей части не были спланированы.

План расширения Ленинграда на юг можно сравнить с более ранними проектами Нью-Дели и австралийской столицы — Канберры. Тот и другой относятся к началу XX века и никак не обусловлены политической диктатурой.

Проблема XIX века состояла, попросту говоря, в жилищном кризисе. В разное время ее решали разными способами, но уже в 1920-е годы стало очевидно, что основной путь состоит в удешевлении и стандар­тизации строительства. Тогда же сформулировали основные задачи: обязательный минимум удобств в каждой квартире, больше общих свободных пространств, солнечного света и зелени. Первые попытки создать такой рай для рабочего класса были еще конструктивистскими, а начиная с 1950-х годов возобно­вились и составили основу всего позднего советского градостроительства. Купчино и Гражданка, по сути — вариации на тему «Лучезарного города» Ле Корбюзье с типовыми лишенными декора домами, огромными газонами и широкими проспектами. В Ленинграде не хватало разве что тротуаров на уровне второго этажа и садов на крыше. Теперь уже не секрет, что обещанное благоденствие не было таким уж бесспорным. За серость и одно­образие новые районы не любили, а из-за того, что они строились для жизни с предска­зуемыми потребностями и досугом, были лишены функциональной сложности, их стали называть спальными. Характерная особенность таких вот послевоенных модернистских жилых городов и районов в том, что они могли выглядеть более или менее одинаково совершенно в любой части света — на Ближнем Востоке, в Китае или Латинской Америке.

В середине 1980-х годов перестройка, казалось, принесла в архитектуру долгожданные перемены, в первую очередь — свободу от советских стандартов, ограничивающих творческую фантазию. Время, однако, доказало, что в градострои­тельстве ситуация нерегулируемого рынка оказывается еще более жестким ограничителем для строящегося города. Когда все подчинено цене недвижимости за квадратный метр, результатом все равно будут панельные дома значительной высоты, с минимально возможными удоб­ствами во дворе — настолько, что советские микрорайоны с сиренью, детскими площад­ками и школами могут показаться настоящим раем. Проблема неконтролируемого девелопмента — общемировая, ей даже занимается специальная организация при ООН. Опасность монофункциональных дешевых районов состоит в том, что они не способствуют культурному развитию и нормальной социализации жителей, а значит, в перспективе сулят городам колоссальные экономические проблемы.

Проблема неконтролируемого девелопмента — общемировая, ей даже занимается специальная организация при ООН. Опасность монофунк­циональных дешевых районов состоит в том, что они не способствуют культурному развитию и нормальной социализации жителей, а значит, в перспективе сулят городам колоссальные экономические проблемы.

Градостроительные проблемы копятся в Санкт-Петербурге последние сто пятьдесят лет. Это значит, что ни один хорошо известный проверенный метод планирования уже не принесет вдруг положительных результатов. Выход для Петербурга заключается в том, чтобы обращаться в поиске решений к самым новым и неожиданным практикам, снова стать, как и в момент основания, урбанистической лабораторией. Ни сохранение центра, ни сколько-нибудь заметное улучшение качества среды на окраинах невозможно, если город будет оставаться в традиционной парадигме отставания от общемирового урбанистического опыта на несколько десятков лет.